63134b37     

Дмитриев Андрей - Дорога Обратно



Андрей Дмитриев
Дорога обратно
Повесть
Она была, я помню, в теле и по тем временам немолода, по нынешним - бабец
вполне, слегка за сорок, вместивших, говорят, в себя, помимо голода, войны,
немного лагеря, напоминаньем о котором синела простенькая татуировка на правом
ее предплечье. К прежней моей няне, сектантке, претензий вроде не было
("Сектанточки - они для нас, конечно, не того, зато они очень чистые и
честные"), но как-то в пост я потянулся к ней рукой, измазанной котлетой,
коснулся ситчика, и вмиг пристойно-постное лицо ее сделалось хищным - она
пихнула меня так, словно я был комом грязи. Я, отлетев, ударился затылком об
обои - и по сей день ломаю голову: во вред или во благо мне ее ушибли уже в
самом начале жизни. Сектантка Клавдия была изгнана без наказания, ушла от нас
без покаяния, неясно чем гордясь, и в доме появилась Мария с татуировкой. Ей
было велено присматривать за мной, трехлетним, и за моей годовалой сестрой.
Друзья-доброжелатели пеняли моему отцу:
- Ты спятил, брат, а еще комсомольский работник. Мало тебе той мракобески
- выкопал эту шваль. Ты иногда слушаешь, что тебе говорят? А говорят, она во
время оккупации прилежненько трудилась в солдатском бардаке на Советской, за
что и отсидела что положено уже после нашей победы.
- Быть того не может! - дивился мой молодой отец, чокался с друзьями едва
ли не шестым по счету фужером сладкого вина из Крыма "Черный доктор", потом
задумчиво и долго протирал свои толстенные очки.
- А ты спроси ее, спроси, - подзуживали отца друзья-доброжелатели. - Ты не
стесняйся у нее спросить: ты в своем праве, и у тебя дети.
Спросила мать. Само собой, спросила не впрямую, а словно бы сетуя на
склонность некоторых наших людей к недобрым сплетням.
- Раз люди говорят, значит, так оно и было, - рассудительно ответила
Мария. - Люди зря не скажут, людям надо верить, а иначе - кому верить? -
сразила она моих родителей, и не раз потом с готовностью, с необъяснимой
радостью верила вслух всему, что о ней болтают. На первый взгляд, казалось:
какая беззащитность; на поверку выходило: броня. Веря явной брехне о себе, еще
и довирая от себя вдогон брехне, Мария вынуждала сомневаться и в возможной
правде; чем больше узнавали мы о ней, тем меньше знали - то есть мы не знали о
Марии ничего достоверного. Значился в ее биографии немецкий бардак или не было
бардака, сидела она послевоенный остаток сороковых или нет, а если и сидела -
за бардак, или ни за что, или за что другое, и правда ли, будто счастливейшей
ночью во всей жизни Марии была ночь в ресторане гостиницы "Аврора" - поди
проверь, тем более что ночь, пожалуй, и была, но кое-что в ней представляется
чрезмерным, безумным даже; ты уж готов, заслушавшись, завидовать Марии, да
червь сомненья тут как тут: а и впрямь ли та ночь была так хороша?
По словам ее, как и она, татуированных товарок, то и дело попивавших белую
на нашей кухне, Марии вскоре после зоны подфартило мыть в "Авроре" посуду, и
вот однажды директор ресторана Невсесян велел ей задержаться после работы.
Мария, брови наслюнив, гадала: для чего. Оказалось, в станционных буфетах
Пскова, Порхова, Пыталова, Дна и Тулебли, в вагонах-ресторанах скорых поездов
"Псков-Москва", "Ленинград-Варшава" и пассажирских "Киев-Ленинград" и
"Таллин-Москва" внезапно кончилось холодное яйцо вкрутую.
- Задание тебе одно, - сказал Марии Невсесян, - варить, варить и варить.
Товарищи! - он щелкнул пальцами в перстнях. - Вносите яйца.
Долго грузчики, соря древесной стружкой



Содержание раздела